Керкетхе смотрел на пленника, намерено держа паузу под его настороженным взглядом. Он ждал и надеялся, что воображение эльфа в эти минуты достаточно красноречиво. Ах, если бы у страха был запах. Рах’Эмар не раз мечтал об этом — втянуть всей грудью аромат ужаса, который охватывал тех, с кем он развлекался. Что-то холодное должно было бы быть в его основе, леденящее душу. Может быть запах морозных гор, хрустящего под ногами снега, опавшей листвы и еловых веток. И крови, разумеется. Но не такой яркий и насыщенный аромат, который ощущаешь, когда распарываешь кому-нибудь кожу одним из когтей, лежащих на столе — Керкетхе проследил за взглядом пленника и его губы дрогнули в улыбке — другой, словно кровь пролилась на поляне, скрытой от глаз пушистыми лапами елей.

Но увы, императору доставались одни лишь взгляды, полные ужаса, боли, страдания. Они были хороши, будоражили и пробуждали к жизни, побуждали вновь и вновь браться за нож — резать, рассекать, вспарывать. Ему не нравилось ломать пленникам кости и Керкетхе редко прибегал к подобным пыткам тех, с кем вступал в контакт, напротив, старался быть аккуратным словно художник, рисующий полотно красными струйками крови, сбегающими неровными ручейками по сияющей эльфийской коже. В этом была своя ужасающая красота и пьянящая, мягче изысканного вина, власть. Даже став императором, властвующим над жизнями подданных, сжимать в ладонях одну единственную жизнь ни с чем не сравнимое удовольствие. Особенно такую как эта.

Рах’Эмар наблюдал за пленником не торопясь приступать к делу, даже когда за спиной скрипнула тяжелая дверь. Он выжидал, играя с эльфом в гляделки, не отводя взгляда. Сколько ты так выдержишь на меня смотреть? Презрение и ненависть, упрямство. Какое поистине удивительное дитя светлого народа попалось в тиски императорской воли. Тем интереснее растянуть игру, смакуя каждое мгновение. Давно, Керкетхе так не развлекался. Давно не слышал отказа и, получив всё к чему стремился, успел забыть насколько прекрасно чувство азарта. Как удивительна жизнь, в которой есть к чему стремиться, в которой встречаешь достойного противника. Впрочем, Рах’Эмар не обольщался насчёт малыша — эльф очередная игрушка, с которой он забавляется.

Имя. Если бы захотел, Рах’Эмар узнал бы его, вытянув раскаленными клещами из глоток тех эльфиек, которых захватили вместе с пленником. Если бы цель была только в этом, он снарядил бы отряд в родную деревню парня. Он знал, что ради получения информации мог идти более эффективными путями, да и положа руку на сердце — имя ему не сдалось. А вот игра, да.

Керкетхе резко подался вперёд, прижимая паренька к холодной каменной стене и вгрызаясь в его губы поцелуем, терзая их зубами и языком, с будоражащим, пьянящим восторгом. Страшно тебе? Страшно не знать, что я сделаю в следующее мгновение? Страшно не принадлежать самому себе? Страшно быть моей игрушкой? Вкус крови и трепыхающаяся, бьющаяся под весом жизнь… он, наверняка, думает, что знает о том, что будет в следующие несколько часов. И это знание останавливает императора, нащупавшего в складках, одетой на эльфа тунике, мягкий и беззащитный член. Такой маленький и хрупкий, что сжав и надавив Керкетхе мог бы вызвать желанную вспышку боли, но не хотел, вместо этого ласково поглаживая всё время, что целовал. Ты думаешь, что знаешь, что будет? — говорили глаза императора, когда отстранившись он обвёл языком, выпачканные в крови губы.

Отредактировано Керкетхе Рах’Эмар Ше’Детх (2020-09-07 16:30:57)